Выпив и закусив, Миша осматривает мой потухший
телевизор
и сообщает мне радостную весть:
– Точно‚ кинескоп. Ты как в воду глядел. Завтра я пойду на работу
и занесу его тебе. А в обед мы отремонтируем твой телевизор и
обмоем. Лады?
– Лады.
На сошник плуга идет точно такая же труба, как у первого, с
той разницей, что на конце я привариваю поперечную трубу, а к
ее концу гайку. Оси для колес изготавливаю из прочной
тракторной тяги и заги-баю их под прямым углом. Затем делаю
еще по одному коленцу – это уже для колес, которые я
выпросил у Васи Дмитриева. За это Вася попросил меня
подварить его «Пионерку», что я и выполнил с честью. Итак, мой
плуг к концу был готов и вместе с лебедкой выкрашен половой
коричневой краской, выклянченной в свою очередь у Саши
Кургузскина.
Леспромхозовские работяги, заходящие в кузню по разным
при-чинам, осматривали мое детище, кто с восторгом, а кто и с
большим сомнением:
– Я пахал в колхозе десять лет! Этот плуг пахать не будет!
– Развалится твой плуг на первой же борозде, уж слишком сла-
бенький! Сколько он веситXто?
– Десять килограммов.
– А конный? Целых восемьдесят!
Однажды земляки Андрея Ипатова, проживающие под
Киземой и приехавшие бурить у него в огороде скважину под
воду, зашли ко мне в кузницу поправить пришедший в
негодность бур, который они изготовили своими умелыми
руками. И один из них, осмотрев мой плужок, коротко бросил:
– Толково сделано.
А когда они ушли, Андрей Ипатов сказал мне:
– Этот знает, что говорит. Всю жизнь огороды пашет.
Идя вечером домой от тети Агнюши, где мы сидели на
диванчике, обсуждая наше житье-бытье, я встречаю Бориску
Александрова, спе-шащего куда-то с эмалированным ведром в
руке.
– Никак за грибами?
– Клюкву в поезде продал, купил продуктов.
– Как селявуха, Боря?
Боря замедляет свой бег, останавливается и, скинув
рукавицу, про-тягивает мне руку:
* * *
– На полторы окружности. Вот продал последнее ведро
клюквы,
а как дальше жить‚ один Бог ведает, – сижу без работы. У матери на шее
сидеть не хочется, но что делать?
Бориска, отсидев к этому времени в общем и целом
двенадцать лет, так и остался для нас все тем же
бесхитростным и простым парнем, каким мы знали его с
детства. Сажали его‚ как правило‚ за драки со сверстниками и за
дурную привычку махать при этом ножичком.
– Почем клюкву продаешь?
Боря называет цену, и я восторженно охаю.
– Слушай, у меня на веранде полно клюквы, а бегать по поездам
я не любитель, может, займешься?
– С удовольствием.
– Клюква не катанная. Перекатаешь, продашь, а денежки
поделим пополам. Лады?
– Лады. Новости слышал?
– Какие?
– Коля Меньшиков повесился.
– Не мудрено, мой друг, – он же нигде не работал.
– Говорят, что немало задолжал каким-то коммерсантам из
Уф-тюги.
Я живо вспоминаю уфтюгских «коммерсантов», занимающихся заготовкой
леса и неопределенно хмыкаю:
– Все может быть.
А о своих мыслях благоразумно умалчиваю, потому что в нашем таежном
поселке принято «за базар отвечать» в таких делах.
– Геша освободился.
– Геша? Я его не видел, если мне не изменяет память, уже лет пят-надцать.
Сколько он отмотал-то на сей раз?
– Семерик. Я его вчера встретил у главной конторы. Говорит, что устроился
в лес работать, хату дали на Садовой.
– Ого, надо бы в гости зайти.
– Вторая дверь с краю. Когда за клюквой-то приходить?
– Завтра и приходи. У меня есть пестерь легкий на три с полови-ной ведра,
так что тару не бери. Ну, пока.
– Пока.
Подойдя к шестиквартирному бараку, я голичком, стоящим у
пер-вой двери, отметаю валенки, и, постучав во вторую,
открываю ее. В темном коридорчике нащупываю руками
следующую и коротко стучу?
– Не закрыто, входи.
Геша стоит в узкой маленькой прихожей. Постаревший‚ с глубоки-ми
морщинами на сером лице, одетый в новенький ватник и валенки,
с накинутой на плечи фуфайке.
– Володя, ты?
– Я.
– Вот не ждалXто. А ты не меняешься.
– А ты постарел, Геша.
– Проходи на кухню. – Я вслед за ним прохожу на кухню и с
ин-тересом оглядываю ее: старый деревянный стол, две
табуретки‚ – вот и вся мебель. Ободранная‚ лет десять не
беленая печь, с эмалирован-ным старым чайником на плите.
– Устроился?
– Как видишь.
– Дрова-то есть в дровеннике?
– Остались от прежних хозяев.
– Я сейчас встретил Бориску Александрова, он мне и сказал,
что ты освободился.
– А-а.
– Это хорошо, что тебя на работу взяли.
– Конечно.
– Аванса не дали?
– Нет.
– Копейка-то есть?
– Нет.
– И когда на работу.
– Завтра.
– Закурить можно?
– Закуривай, – ставит Геша на стол пустую баночку из-под
кон-сервов.
– А ты не куришь?
– Курю.
Я выкладываю на стол пачку «Примы»:
– Угощайся.
– Благодарю.
Я вновь оглядываю кухню, чувствую легкое непонятное мне беспо-
койство, что-то здесь не так. А что? Холодильника нет, пакетов-кулеч-
ков тоже нигде не видно, и из посуды – всего один чайник.
– Продуктов тебе не давали в бартерном?
– Нет.
– А что так?
– Директор сказал: отработай неделю.
– Ясно. А тебе вообще-то поесть чего-нибудь есть?
– Нет.
– И завтра ты с пустым желудком и с пустыми руками идешь
на работу?
– Как видишь.
– Слушай, одевайся и пошли ко мне.
– Пошли.
Дома я разогреваю кастрюлю с супом на электроплитке и
разливаю две полные миски.
– Садись, ужинать будем.
Затем я ныряю в подпол с матерчатой сумкой в руках и
накладываю в нее картошки. К картошке прибавляется сахар,
рис, гречка, полпач-ки чая, и пара пачек сигарет:
– Это тебе, Геша, разбогатеешь, вернешь.
Придя вечером с работы, я затопляю печь. Затем спускаюсь
в под-пол, чтобы набрать картошки и вдруг в моей руке
оказывается кар-тошина, погрызанная то ли мышами‚ то ли
крысами. Что такое? Я вылезаю на свет Божий и внимательно
разглядываю следы зубов – они довольно крупные и явно не
мышиные. Крыса? Но откуда? Ведь в на-шем доме их отродясь
не было.
Я достаю из шкафа новенькую переноску, приобретенную на днях
у Толика Бушковского в результате исторической сделки,
вошедшей в историю нашего леспромхоза под названием
«Вилы – переноска»‚ и снова ныряю в подполье. Перед моим
взором около десятка карто-шин белеют свежими следами
крысиных зубов. Вот это да! Я собираю их в кастрюльку и
внимательно обследую углы подпола на предмет входного
отверстия, прогрызанного непрошеными гостями. Есть одно. Как
всегда – в углу. Первую мысль, пришедшую в мою головуш-ку‚
заделать это отверстие при помощи деревянного чепика, я
отметаю решительно и бесповоротно.
Когда в нашем хлеву мы держали поросенка и кур, я увидел в
полу таже‚ как и здесь в уголке, аккуратное круглое отверстие,
явно прогры-занное крысами. Тогда я вытесал такой же круглый
чепик и забил его туда. Но на следующее утро такое же
отверстие появилось в другом углу. Самое интересное, что ни
куры наши, ни хрюшка, не проявляли ни-какого видимого
беспокойства, и яйца не пропадали. Третью крысиную лазейку я
заделывать не стал, поняв, что это кончится для меня весьма
плачевно – крысы попросту изгрызут весь пол.
Однажды утром, задав корм курам, я закрыл дверь хлева и пошел за едой
для хрюшки. А когда вновь открыл дверь, то увидел преинтересную картину:
куры спокойно клевали свой корм из низкого длинного корыта,
а рядом с ними спокойно завтракала крыса. То есть они все
вели себя‚ как старые добрые знакомые. Крыса, увидев меня,
естественно‚ ныр-нула в свою нору и взирала на меня оттуда
маленькими своими незлыми глазками.
– Да и фиг с тобой, – сказал я ей, – живи ты тут. Только
яйца не воруй наши.
Я заткнул отверстие ветошкой, поставил на картошку
мышеловку
и довольный своей находчивостью покинул погребок.
В следующий вечер, снова включив переноску, я спускаюсь в
под-полье, предвкушая увидеть супостата‚ пойманного
мышеловкой, но меня ожидает легкое разочарование:
мышеловка захлопнута, а кар-тошка светится свежими следами
крысиных зубов. Я снова заделываю отверстие, заряжаю
мышеловку‚ и мне становится совсем не весело – при таком
темпе порчи картошки я рискую к концу весны остаться без нее.
Что делать? Перетаскать в дом и рассыпать на полу под
койкой? Нет, так она уже через месяц придет в полную
негодность. Нужны капканы. Где их взять? А пойду-ка я к Коле
Щербине, у негоXто они наверняка имеются.
Колю я застаю сидящим на кухне, заряжающим патроны с высу-
нутым от напряжения языком.
– Коля, у меня беда!
– Жалуйтесь, ваше Высокосковородное.
– Крысы под домом завелись. Картошку в подполье жрут –
спасу нет.
Коля не спеша прекращает свое занятие, закуривает сигарету и объ-
ясняет мне суть происходящего:
– Кто-то из твоих соседей забил поросенка. И крысиная
семья, чтобы не подохнуть от голода и холода, перебралась в
ваш дом. По-ближе к кухне, так сказать.
– У тебя капканы есть?
– Какие?
– Да хрен его знает, какие, – мне надо крыс переловить.
Коля чешет макушку головы и встает со стула:
– Сейчас принесу.
Он приносит два небольших капкана и подает их мне:
– Это – на ондатру. Смажешь растительным маслицем, не
жирно, чтобы они не чуяли твой запах, зарядишь и положишь
какую-нибудь приманку.
– Куда?
– Вот сюда.
– Вот спасибо.
– Ни пуха, ни пера.
Дома я аккуратно заряжаю капканы, ставлю их в подполе на
кар-тошку, не забыв при этом положить в них приманку – два
малюсень-ких кусочка тушенки из последней банки.
А утром, едва продрав глаза, я ныряю в подпол и от моего
хорошего настроения не остается и следа: в один капкан крысы
засунули мыше-ловки и тем самым захлопнули его, и второй
тоже захлопнут. Когда я на кухне начинаю с большим интересом
разглядывать капкан, то обнаруживаю в нем отгрызанный
крысиный палец. Я снова протираю их растительным маслом и
отправляю на прежнее место.
Но неделю оба капкана стоят не тронутыми, и мне остается только
собирать погрызанную крысами картошку и сокрушенно качать голо-вой:
как бороться с этой напастью, я не имею ни малейшего понятия.
Придя с работы, истопив печь и поужинав, я вдруг вспоминаю
о Геше. Ушел и как в воду канул. Что с ним? На всякий случай я
на-кидываю в сетку прежний набор продуктов и‚ одевшись,
выхожу на улицу. С неба сыплет крупный снег, одинокие темные
фигуры про-хожих спешат по своим делам и‚ как всегда,
перебрехиваются наши лойгинские дворняги. Где-то в одном
конце поселка вдруг начинает звонко и яростно гавкать один
пес, его тотчас поддерживают сосед-ские друганы‚ и клубится
над поселком их дружная ругань. Через минуту она сходит на
нет‚ и вновь над поселком повисает темная тишина.
Геша сидит у своего стола в прежней позе‚ и на лице у него
прежняя непроницаемая маска.
– Присаживайся, – привстает он и с табуретки и протягивает
мне руку.
– Ну как ты?
– Все также.
– Продуктов в бартерном не получил, значит?
– Когда? Только в выходной. А он через три дня.
– Я вон тебе принес немного.
– Благодарю.
Я присаживаюсь на табурет и достаю сигареты:
– Кури.
– Благодарю.
– Геша, ты сколько уже отсидел в общем и целом?
– Семнадцать лет.
– Не надоело?
– Нет. Мне там лучше.
– Каждому – свое.
 |
 |
 |