– Здоров‚ Сергей. Ты чего бороду-то такую отрастил? Сергей
нежно гладит свою бороду и смеется:
– Так солидней. С работы?
– С работы.
– Тяпку сделаешь мне?
– Сделаю.
– Я тебе самосада дам.
– Добро. Много ль вырастил?
– Хватит. И тебе‚ и мне.
Поболтав еще немного о ничего не значащих пустяках, я иду даль-ше. Мне
нравится немногословный Сергей, его сын Володя, пахарь
и труженик. Мне нравится семья Гавриловых: бесхитростных, простых
и работящих, и общение с ними всегда оставляет в душе только
ра-дость и удовлетворение. Рев тракторного двигателя и
дрожание земли под ногами заставляет меня оглянуться: по
дороге, расчищенной от снега бульдозером, несется Т-55 со
здоровенной пачкой дров на щите. Возле меня он резко
тормозит‚ и дверца кабины открывается. Я вижу лицо нашего
тракториста Володи Бескурова и‚ судя по виду‚ он уже изрядно
под мухой.
– Дрова нужны?
– Нужны.
– Куда сваливать?
– Вон туда.
Пятьдесятпятка разворачивается, поднимая снежную пыль, и
пач-ка дров летит в канаву, засыпанную снегом напротив нашего
дома. Володя поднимает щит и спрыгивает с подножки на
утрамбованный накатанный дорожный снег:
– Выпить есть?
– Шнапс в количестве пол-литра.
– Тащи.
Я бегу домой, достаю из холодильника бутылку самогонки,
стоя-щую там до черного дня и торжественно вручаю ее Володе.
Он акку-ратно заталкивает ее в карман новенькой серой
фуфайки и поднимает вверх указательный черный от мазута
палец:
– С тебя еще одна.
– Володя, ну только на днях. Сейчас нету.
– Верю.
И «Пятьдесятипятка» уносится прочь. Я осматриваю пачку и прихо-жу к
заключению, что дровишки очень даже ничего. Везет же дуракам.
Вечером‚ сидя перед телевизором с урчащим маленьким Сенькой на
коленях, после тяжелых раздумий, я прихожу к выводу – надо
гнать самогон. Потому что где-то достать бутылку, обещанную
Володе Бескурову, не имея в кармане ни гроша, мне
представляется малове-роятным. Невольно вспоминается
старая история с лосем, когда я работал на ТУ-7 № 5.
Как-то по весне, когда только-только сошел снег, наша
«Пятерка» стояла на восьмом километре, пережидая состав
с грузом, идущий с «Бе-резовца». В это время вынырнул из-за
кривой легкий ТУ6А с рабочими вагонами, и кондуктор, беря у
дежурной по посту, между делом сообщил ему, что у них на
глазах лося задавил медведь. Возбужденный дежурный тут же
пересказал эту новость моему кондуктору Коле Кузнецову,
совсем недавно перебравшемуся с Лесного в Лойгу, где он
браконьерил напропалую. Коля в свою очередь бросился к
тепловозу, стоящему на объездном пути.
– Поехали, глянем! – возопил он, ворвавшись в кабину, где я сидел
в кресле, мирно попивая чаек.
– Куда, Николка? – со слезами на глазах спросил я, с трудом откаш-
лявшись от чая, попавшего в легкие.
И Николка объяснил мне: что‚ куда и зачем. Отцепив порожняк,
«Пятерка» испарилась с поста «Восьмой» и уже через несколько
минут материализовалась на мосту двенадцатого километра.
– Смотри-ка, точно лежит!
– Как живой! А здоровенный!
Лось, которому медведь свернул шею ударом лапы‚ лежал у самой воды,
запрокинув назад свою голову, всего в ста метрах от нас.
– А мишка-то где, Николка?
– Тут где-то торчит неподалеку. Ждет, когда мясо
протухнет, он ведь свежее-то не ест.
– Я бы поел свеженькой лосятинки. Может, сбегаешь с
топориком до лосика?
– Да ты что! – округлил глаза Коля. – А если медведь!
– Да нафига ты ему нужен, такой тощий.
После недолгого, но ожесточенного препирательства, Николка, алчно
клацая зубами, короткими перебежками устремился за добычей.
– Печенку нарубай! Печенки хочу! – орал я ему вслед и сигналил ти-фоном
во всю ивановскую. Вскорости Коля воротился с добычей в сумке
и грохнул ее на столик:
– Делим пополам. Знатная жареха будет.
Я перекинул реверс и ТУ-7 № 5 поспешил обратно на «Восьмой». Коля
тем временем отрезал кусочек окровавленной печенки и показал ее мне:
– Смотри‚ какая!
Я посмотрел на нее.
– Чтой-то уж очень похожа твоя печенка на легкое. Ну-ка‚
полей
ее водичкой из чайничка.
Николка обмыл мясо водичкой, пожамкал в руках и вынес
заключи-тельный вердикт:
– Точно легкое. Надо же, перепутал, придурок.
– Значит, вся добыча твоя, зря, что ли жизньюXто рисковал.
С этим же Николаем связана еще одна история, случившаяся
уже под осень.
Под вечер тепловоз ТУ-7 № 5 с порожняком шел на Лесной, и
Ни-колка, восседавший на широком шикарном топчане, оббитом
красным войлоком, вдруг начал проявлять беспокойство.
– Ну что ты местоXто себе не находишь? – удивленно
воззрился я на него. – Опять чего-нибудь стырил и в лесочке
спрятал? Выкладывай, облегчи душу. – И Николка ее облегчил.
Сегодня с утречка он с собачкой и одностволочкой за спиной про-
гуливался по лесу на двадцать втором километре. Его пес вдруг залез
в кусты, и Коля явственно услышал его злое урчание и жадное
чавканье. И он поспешил следом. И увидел, как его верный друг
вытаскивает из какой-то ямы, забросанной сучьями и
корягами, здоровенный кусок мяса. Коля не стал носиться за
псом по лесу с целью отобрать добычу, а раскидал коряги и
охнул: в яме лежал лось, разделенный на огромные куски. Он
сразу понял, что это дело рук браконьеров с его некогда род-
ного поселка Лесной‚ и оцепенел от ужаса – ему померещились
чьи-то близкие тяжелые шаги. «Сейчас пристукнут тут и
забросают меня корягами вместо лося», – пронеслось в его
воспаленном мозгу. Он рванул с плеча свою одностволку и
приготовился к неравному бою. А из кустов выскочил его пес-
барбос с обглоданным шматком в зубах и удивленно
уставился на него: «Ну чего ты стоишь‚ как придурок? Давай
пожрем, – это же теперь все наше!»
Но Николай не стал слушать глупое животное, а выбрал
здоровенную заднюю ляжку, водрузил ее на загривок и
ломанулся в сторону поста «Двадцатый» от греха подальше.
Там неподалеку он финкой снял пласт дернины, вырыл ямку и
прикопал свою законную добычу.
– Надо бы забрать, пропадет мясоXто! – закончил он
волнующее повествование.
– Надо. Где останавливаемся, говори.
Мы с ним поXбратски поделили лосиную ляжку в три часа ночи, когда
работы больше не предвиделось, и под покровом темноты разбежались по
домам. А потом еще долго угощались в кабине тепловоза на работе:
– Лосятинки не желаете отведать?
– Какая она у тебя?
– Жареная с луком.
– Давай. А то у меня тушеная.
Я выношу с веранды сорокалитровую алюминиевую флягу,
недавно добытую мною по случаю, и‚ наскоро одевшись в фуфайку
и валенки, водружаю ее на санки‚ и спешу за водой на колодец.
У колонки сегодня небольшая очередь: все – и мужчины‚ и
женщи-ны с такими же самодельными саночками и
алюминиевыми флягами. Крайняя женщина, закутанная в
пуховый платок, оглядывается, и я узнаю тетю Валю Петрашеву.
– Здравствуй, теть Валя.
– Ваводька, привет, – улыбается она в ответ своей белозубой
улыб-кой. Сколько я ее знаю, на ее лице всегда вот эта
задорная добрая улыбка. И мне кажется, что она совсем не
стареет, те же красивые глаза, темные волосы, аккуратно
зачесанные назад и собранные в ту-гой узел на затылке,
которых сейчас‚ правда‚ не видно, и те же лучики морщин,
разбегающиеся от глаз, когда она смеется.
– Как у вас, нормально?
– Все хорошо, Ваводька. Дед мой, правда, прихворал сегодня.
– А что с ним, сердечко?
– Сердечко. Говорю ему – иди в больницу, так ведь ни в какую.
– А ты как?
– Живу потихоньку.
– Ну и, слава Богу.
Прибыв обратно к дому, затаскиваю флягу с водой на кухню.
Так‚Владимир, может‚ сегодня и замутишь браженцию-то? Что
нам мешает? Вода есть, дрожжи и сахар тоже имеются. Следует
только отлить из фляги ведерко холодной водички, согреть ее
при помощи кипятильника, поскольку печь уже истоплена.
Когда вода в ведре становится горячей, я выливаю ее обратно
в флягу и размешиваю поварешкой. Ну как оно? Вроде‚ как в
норме. Теперь отрежем от пачки сырых дрожжей солидный
кусочек, поме-стим в миску с теплой подсахаренной водой и
трошки подождем. А потом бухнем в воду сахарный песок,
тщательно перемешаем и до-бавим дрожжи. Но негоже браге
стоять на холодном полу, потому что она‚ родимая‚ не любит
холода. Поэтому за печкой ставим низенькую табуреточку,
ставим на нее флягу, которую в свою очередь надо укрыть чем-
то теплым. Чтобы она бродила как надо и чтобы любопытный
глаз незваного гостя ее не приметил.
Я выхожу в коридор, где у меня висит на гвоздике старенькая фу-
файка, в это время входная дверь резко открывается, и от неожидан-ности
я столбенею. Шурик Казаков, шагнувший в темный коридор,
видит в темноте два моих выпученных глаза и замирает с поднятой
ногой и открытым ртом.
– Шурик, заикой же сделаешь!
– Уф-ф, да я и сам перепугался, увидев тебя. Ну, думаю,
Кондратий схватил парня.
– Ты чего на крыльце-то торчал?
– Бычок докуривал.
– А-а.
На кухне я укрываю флягу, и Шурик профессионально щурится:
– Брага?
– Брага. Думал, укрою, и никто не увидит. А ты вот тут как тут.
– Вообще-то‚ в нашем шебутном поселке я считаюсь самым луч-шим
дегустатором, – скромно признается Шурик.
– Губу закатай. Брага – она для самогона, а самогон – для
про-дажи. Ты лучше скажи, у кого можно взять на прокат
самогонный аппарат?
– У Корня.
– Что взамен?
– Плата по таксе, а такса один… пузырь.
– Что у тебя за книга за пазухой?
– Да взял вот у матери почитать: Юрий Бондарев‚ «Горячий снег».
– Кому он сейчас этот «Горячий снег» нуженXто?
– То есть?
– Шурик, тебе батя про войну рассказывал? Он же у тебя воевал.
– Иногда‚ по пьянке. Плакал больше.
– Ну и что?
– Война, Володя, у него была совсем другая, не книжная.
– Верно. Мне тоже приходилось слышать иногда рассказ
фрон-товиков. Не со сцены клуба, а на кухне за бутылкой. И у
них война была тоже не такая. Сейчас, когда Советская власть
приказала дол-го жить, часть правды о той страшной войне все-
таки открылась.
И эта часть тоже не имеет ничего общего ни с «Горячим снегом»
ни с книжкой «Батальоны просят огня», ни с тысячами романов
совет-ских писателей и ни с сотнями кинофильмов о войне.
Сейчас меня от них тошнит.
– Верно мыслишь‚ Владимир, – присаживается на диванчик
Шу-рик Казаков, закидывает ногу, и, покачивая безразмерным
стоптан-ным валенком, развивает свою мысль, – но они-то как
мыслили? Они думали, что Советская власть будет вечной и что
их исторические опу-сы тоже переживут века. Ведь никто и
представить не мог, что в один прекрасный солнечный день она
испарится.
– Слушай, Шурик, а рожам-то не стыдно было смотреть в
лицо твоему бате, в лице солдат, которые всю войну не
вылезали из окопов? Ведь тогда, когда они писали свои романы,
которые, по сути, являются ничем иным, как плодом их
кабинетных фантазий и даже отдаленно не напоминают тех
жутких будней войны, эти солдаты были живы
и здоровы?
– Они не об этом думали?
– А о чем?
– О славе.
– Вот именно, о славе. Партии, правительству, этим гребаным
писателям было наплевать на сотни тысяч погибших и незахоронен-ных
солдат, костями которых усеяна вся европейская часть бывшего
СССР. И им было наплевать на живых. Сколько правдивых книг
ты прочитал о войне?
– «У войны не женское лицо» – раз. «Гу-га» – два, ну еще
параXтройка и все.
– А фильмов видел?
– Фильмов? «Засады на дорогах» – раз. Что еще? Да‚ вроде бы‚
и все.
– Цикл документальных фильмов Константина Симонова о
сол-датах.
– Сильные вещи.
– И что теперь? Кому эти горы романов нужны? Никому. Мно-
го ли солдат осталось в живых, которые были в окопах, а не в
тылу, охраняя обозы или зэков и которые могут еще рассказать
о войне? Немного. Я еще в школе, когда мы проходили
«Повесть о настоящем человеке» не понимал, для чего живого
боевого летчика по фамилии Маресьев подменять каким-то
Мересьевым? А уже позже, для чего было снимать фильм «В
бой идут одни старики»‚ навыдергав истин-ные факты из
биографии боевых летчиков и не упомянув их ни каким боком? Я
понимаю, война – это страшная штука, и жуткие подроб-ности,
может‚ писать-то и не хотели, но вот это, извини меня, уже не
очень порядочно.
Постепенно накал наших страстей сходит на нет, Шурик покидает мое
теплое жилище и уходит в студеную ночь.
– Кузнец, финочку не сделаешь? – протягивает мне руку Саша
Букарев, зайдя поутру в кузницу.
– Есть мысля заняться этим неблагодарным делом, – отвечаю я ему. –
Каким вы, сударь, представляете свой будущий нож?
 |
 |
 |