И Сенька тут же начинает проявлять повышенное
беспокойст-во, бегать по квартире, соваться мордочкой в углы и
требовательно пищать. Я подхватываю его на руки и сажаю в
баночку с опилками. И он садится, и делает свое кошачье дело
быстро и безропотно. Затем тщательно обнюхивает темненькую
кучку и принимается закапывать
ее опилками. Снова нюхает и покидает свой туалет.
– Молодец‚ Семен, – хвалю я его, надеваю теплую фуфайку и
шап-ку и иду на работу.
Саша Козаков возле кочегарки стальным крючком откатывает отпиленные
чуреки, как всегда‚ успешно пыхтя при этом.
– Бог в помощь, Шурик.
– Благодарствую. Иди – покурим.
Мы стоим, пускаем в хмурое морозное небо табачный дым и
де-лимся последними новостями. Вдруг мои глаза выхватывают
из пачки хлыстов толстую белую березу, а на ней здоровенный
узловатый на-плыв. Я подхожу ближе, – точно‚ кап.
– Шурик, отпили мне его.
– Раз плюнуть, Володя. Но зачем он тебе?
– Да давно хочу финку сделать с ручкой из капа, а вот на глаза
он мне никак не попадался.
Шурик берет в руки электрическую пилу, выпиливает кусок бере-
зового ствола вместе с капом:
– Забирай.
Я крючком выкатываю массивный опилыш на свободную пло-
щадку:
– Шурик, кап отпили вот здесь и затем на бруски шириной
сан-тиметров по пять.
– А пожалуйста?
– Пожалуйста.
Прямоугольные бруски капа я бросаю в потайное место
между стеной и горновым колоколом, где им будет тепло и сухо
и где они через пару недель должны высохнуть. А потом
начинаю заниматься работой для мотолебедки плуга. Стальные
уголки размечаю, разрубаю под молотом при помощи зубила и
равняю острые неровные концы на точиле. Затем еще раз
вымеряю размеры и иду в сварочный цех варить.
Сваренные части рамы остаются остывать, а я, привлеченный гвал-том,
сотрясающим стены Электроцеха, открываю его массивную дверь, где на
лавочке сидят только двое – Шура Матанин и Саша Букарев.
– Братцы, депо ходуном ходит от ваших воплей. В чем дело?
– А я сказал, что любого продавца, проработавшего в торговле пять лет,
можно смело ставить к стенке и стрелять!
– И что, есть за что?!
– Есть! Уж я-то знаю, – моя в торговле пятнадцать лет.
– Ух, ты!
– Братцы!
– Это кто, Шурик?
– Кузнец.
– Что ему надо?
– Тебе что надо?
– Надо, надо, надо нам ребята‚ жизнь красивую прожить.
– Это, что было?
– Пошел вон отсюда.
Взъерошенный и оплеванный я покидаю стены
негостеприимного Электроцеха. Широкие ворота депо
открываются‚ и в него влетает голубой ТУ-7 № 4. Двигатель его
рявкает, пустив к прокопченному потолку столб черного
вонючего дыма, и замолкает. С подножки спрыгивает машинист
Женя Сумский:
– Володя, аккумуляторщика не видел?
– Аккумуляторщик Букарев сидит в электроцехе и треплется со
сварщиком Матаниным.
– Уже неделю прошу, чтобы одну банку нам заменил.
– Я горю желанием тебе помочь, твоему горю, потому что он меня
только что страшно обидел.
– Как?
– Пойду и скажу Кузгузскину, что «Четвертка» уже час стоит в депо
и не может завестись по причине неисправности аккумулятора, а Бу-карев ваш
тепловоз игнорирует. А ты подтвердишь.
– Обязательно.
Я иду на склад и пересказываю механику там ужасающие подроб-ности,
касающиеся неисправности аккумулятора «Четвертки» и нера-дивости
аккумуляторщика‚ и ныряю в токарный цех.
– Коля, петли мне не выточил?
– Через пару минут будут готовы, подожди.
С готовыми еще теплыми петлями для рамы лебедки я
покидаю токарку и вижу картину, достойную кисти самого
Рембранта: Саша Букарев, в предынфарктном состоянии и
красный, как пожарный щит, что-то объясняет механику
Кузгузскину, а Шура Матанин в сторонке давится от смеха. И по
этой‚ по самой причине‚ я, прихватив свои остывшие заготовки
из сварочного цеха, скоро покидаю депо.
В кузнице, положив раму лебедки, я устанавливаю на нее редуктор: все
– окей. Так, теперь крепление пилы. Несколько дней назад мне невероятно
повезло: удалось достать хомут от «Дружбы», при помощи
которого редуктор крепится к корпусу пилы. Но хомут не простой
– не из алюминиевого сплава, какими сейчас комплектуются
мотопилы «Дружба» и «Урал», а стальной, еще первых
выпусков. Я приварил к нему стойку, и крепление для пилы было
готово. Из старой, но еще исправной звездочки‚ я вытащил
шлицевую часть, токарь Николай выточил под нее шкив, в
который я вварил среднюю шлицевую часть‚ и шкив на пилу был
тоже готов. Что мне еще надо для полного сча-стья? Реверс от
«Пионерки»? Неплохо бы, но где его взять? Правда‚ Вася
Дмитриев обещал, но к весне, чего ждать, конечно же, не стоит.
Я размечаю отверстия для крепления редуктора, намечаю их при помощи
керна и разрешаю себе перекур с дремотой до обеда.
После обеденного перерыва в кузницу вваливаются Миша
Зем-нягин и Витя Григорьев. Миша –не в меру разговорчив – и
от него курится свежий самогонный запашок. Он видит на полу
возле на-ковальни раму лебедки с установленным на нем
редуктором, и его восторгу нет предела:
– Вовчик, слов нет!
Витя внимательно разглядывает конструкцию:
– Что это будет?
– Лебедка для плуга.
– Движок какой будет?
– «Дружба».
– Ты что, плуг сможешь сделать?
– Сделает, – заверяет его Миша Земнягин, – обязательно сделает.
– Они усаживаются на диванчик и начинают светскую беседу, а
я тем временем убираю редуктор и раму уза‚ пневматический
молот и чищу горн. Шлак скидываю совком на длинной ручке в
двухведерный ба-чок, стоящий под столом, закладываю новую
солидную порцию угля, и, включив поддув, выравниваю ее.
Укладываю на уголь весом желез-нодорожные накладки Р-24,
заваливаю их углем и закуриваю сигарету.
– Колодки кому? – интересуется Витя, ранее работавший в этой же
кузнице с кузнецом Алексеем.
– Женька Сумский принес.
– Вовчик, – радостно потирает руки Миша Земнягин, – скоро
Новый год!
– И?
– Все кругом без исключения и весьма уверенно твердят, что вы-
дадут зарплату к празднику.
– Перед Октябрьскими тоже все без исключения и весьма уверен-но
твердили тоже самое, и в итоге, как ты знаешь, не дали ни шиша.
– На всех не хватает, – вздыхает Витя и хитро щурится.
– Не понял.
– А что тут понимать? Конторские, и моя жена в том числе, еже-месячно
получают зарплату. Всю до копейки.
От этой новости мы с Мишей на короткое время впадаем в
стол-бняк, а потом дружно и с большим чувством начинаем
крыть жуткими матами всю конторскую братию. Не успевает
затихнуть наше глубо-кое возмущение, как в кузницу врывается
и Саша Букарев. Глаза его полны праведного гнева, а голова по-
бычьи наклонена вперед. Он подходит ко мне и во
всеуслышание объявляет:
– Сволочь!
Затем резко разворачивается и покидает кузницу. Наступает
звеня-щая тишина. Слышно как из широко открытого рта Миши
Земнягина капает слюна на его штаны. Наконец он закрывает
рот, вытирает губы и с болью в сердце спрашивает:
– Вовчик, за что же он тебя так?
Я еще приоткрываю заслонку подачи воздуха в горн:
– Захожу я сегодня утром в электроцех… К вечеру закончив работу с
тормозными колодками, я чищу горн,
выношу и вываливаю за кузницей шлак, приношу пару бачков
све-жего угля, убираю подкладочный инструмент на свое раз и
навсегда заведенное место, подметаю кузницу. Все, рабочий
день закончен. А завтра мне надо принести редуктор от
«Дружбы», разметить пазы для крепления пилы и так далее и
тому подобное.
И как ни странно, с утра и до самого конца занимаясь только
лебедкой, мне удается ее почти закончить. То есть я
просверливаю отверстие для болтов крепления редуктора.
Затем при помощи сверла, сварки и напильника изготавливаю
пазы для крепления стойки хомута пилы и при помощи ремня‚
выклянченного у Васи Дмитриева, под-гоняю стойку до нужного
места и закрепляю ее болтами. Привариваю петли и ручки,
разгибаю уставшую ноющую спину – все. Останется еще
изготовить два грузозацепа и закрепить их на раме при помощи
болтов. А придя вечером с работы, я вижу Сеньку‚ сидящего у
мисоч-ки с супом и уплетающего его за обе щеки. Наевшись, он
залезает ко мне на колени и благодарно урчит. И когда я ложусь
спать, ко мне на подушку взбирается теплый пушистый комочек,
прижимается к моей щеке своим худым тельцем, и мы вместе
засыпаем.
Тридцатого декабря, отрабатывая на точиле стальную пластинку, я
вдруг чувствую легкий укол в левый глаз. Такое бывало со мной и ра-нее, и
мне всегда удавалось при помощи ватки, намотанной на спичку
* * *
и смоченной собственной слюной, подцепить мелкую наждачную крошку,
промыть глаз холодной водой и все дело на этом, собственно‚
и кончалось.
И на сей раз я проделываю тоже самое, но соринка покидать
глаз почему-то не хочет. От этих усилий глаз быстро краснее и
начинает обильно слезиться. Тогда я иду в депо и обращаюсь к
Саше Букареву, к этому времени окончательно и бесповоротно
простившему меня:
– Помоги.
Саша долго и безуспешно пытается достать соринку из гла-за, и
я при этом чувствую легкое покалывание. Мудрые советы
подошедших в электроцех Шуры Матанина, Миша Земнягина
и Толика Бушковского результата тоже не приносят – соринка
сидит в роговице уверенно и непоколебимо. И тогда профессио-
нальный консилиум, состоящий из сварщика, аккумуляторщика,
двух незаменимых электриков и механика Кургузскина приходит
к единодушному мнению:
– Топай ты‚ друг‚ в больничку.
– Пойдем на обед и зайду по дороге, – беспечно отвечаю я и
иду в кузницу.
Любовь Алексеевна, главврач нашей больницы, осмотрев
мой глаз, дает заключение:
– В роговицу глаза впилась мелкая стружка, Вовка.
– И что теперь?
– Тебе надо ехать в Котлас в районную больницу, где ее
смогут достать.
– Когда?
– После Нового года.
– Да вы что, Любовь Алексеевна! А почему не завтра?
– Завтра в больницах останутся только дежурные врачи. И
первого числа будет тоже самое.
– Что?!
– Сейчас я тебе выпишу направление, и ты с ним иди в главную контору.
Тебе дадут денег на билет. Или они у тебя имеются?
– От сырости что ли?
Из больницы я выхожу в легкой душевном расстройстве. В главной конторе
бухгалтер выдает мне деньги только на билеты до Котласа
и обратно и дает в дорогу полезное напутствие: паспорт возьми
с со-бой, а то без него ни билета не дадут, ни в вагон не пустят –
капита-лизм.
Далее я затопляю печь, ставлю на плиту кастрюлю с картошкой для супчика
и, сидя на табуретке у кухонного стола‚ предаюсь печали:
– Надо же такому случиться: зарплаты на Новый год не дали, чай почти
кончился, сигарет осталось полторы пачки, да еще и стружка в глазу сидит.
В общем‚ как в известной присказке: везет же Марье
Ивановне – муж есть, любовник есть, так еще и
подростки в подъ-езде ее изнасиловали.
Сенька сидит на полу у моих ног и внимательно слушает мой
печальный монолог. А потом с боевым кошачьим кличем «Ур-р-
р» прыгает мне на колени, сворачивается теплым ласковым
клубочком и начинает урчать.
Так мы и проводим с ним все новогодние праздники: то за
кухон-ным столом, то на диване перед телевизором. Я
закапываю в глаз какие-то капли и стараюсь не тревожить его.
Из телевизора льются тревожные новости: начинается бойня в
Чечне. И я‚ сидя перед теле-визором, не знаю за кого «болеть»‚
потому что голова моя, как и все головы в нашей стране,
работает враздрай.
А второго января 1995 года я рано утром сажусь в общий
вагон пас-сажирского поезда Москва-Котлас и с изумлением
вижу, что провод-ницы одеты строго по форме, а в вагоне
идеальная чистота и порядок. Выйдя в тамбур покурить‚ я с
удивлением отмечаю отсутствие следов блевотины на полу и на
стенах. Стоп-кран, раньше всегда со следами былой и краски,
сверкает свежей «аварийкой». Но больше всего меня поразил
туалет: идеальная чистота с запахом свежего дезодоранта.
В Котласской районной больнице врачXокулист, приятная жен-
щина в хрустящем белом халатике‚ осмотрела мою рану‚ приятно
улыбнулась, взяв со стола какой-то тонкий крючок:
– Сейчас достанем вашу стружку.
При виде этого крючка глаза мои вылезли на лоб, и я ощутил
острую необходимость посетить больничный туалет и по
большой‚ и по малой нужде одновременно. Но тут последовало
неуловимое движение руки, и я ощутил в глазу легкий укол.
– Все, – улыбнулась врач и поднесла к моем носу свой жуткий инструмент, –
вот‚ смотри‚ твоя стружка.
Она закапала мне в глаз какие-то капли‚ и я, от всей души поблаго-
дарил ее, направился к выходу из кабинета. По дороге я усиленно по-
моргал левым глазом и ничего не почувствовал. Неужели все? Неужели
я отмучился? Обратный билет я купил только до станции
Ломоватка, то есть до середины пути, а на сэкономленные таким
образом деньги прикупил себе чаю и сигарет.
– Вовка! – окликает меня идущий с работы мой сосед Сережа
Гаврилов. Он стоит у калитки и дымит цигаркой толщиной с
палец. Я подхожу к нему и крепко жму его руку:
 |
 |
 |