– Нет.
– Андрей, я косил в прошлом году на соседней станции Уфтюга. Там возле
вокзала имеется кочегарка и‚ судя по выбитым стеклам
и дверям, не действующая.
– И что?
– Возле нее лежит куча хорошего угля, тонн на пять.
– И?
– А зимой Володя Бескуров вывозил мне сено оттуда, то есть до-
рогу по тайге он туда знает.
Андрей сдвигает на затылок вязаную шерстяную шапку и
задум-чиво чешет лоб.
– Вот что‚ я попробую договориться.
– Не худо бы, а то ведь без уголька всем туго придется.
Андрей уходит, а Миша Земнягин смотрит через окно вслед ему:
– Этот договорится. Так что‚ Вовчик, будешь зимой с угольком,
с работой и даже с плугом. Ну, я пошел?
– Бушковскому привет. Протри ему очки, скажи, я попросил.
– Солидолом? Обязательно протру.
До конца ноября в кузнице не прекращает ухать пневматический молот
и гореть горн, помогая водителям МАЗов готовить свои маши-ны к
предстоящему зимнему сезону, и уголек мой кончается. Я иду
в диспетчерскую, где расположен кабинет начальника УЖД:
– Андрей, насчет уголька не узнавал?
– Узнал и уже договорился. В середине декабря, когда замерзнут болота‚ в
Уфтюгу пойдут два трактора с кузовами. Вопросы?
– Пока нет.
– Свободен.
И снова зимушка зима окутывает белым пушистым снегом наш
таежный поселок. Новые, теперь уже зимние заботы ложатся на
плечи людей – надо везти дрова с Нижнего склада или из леса,
надо их пи-лить, колоть; по утрам очищать от снега деревянные
мостки, ведущие
к баням, дровяникам и хлевам; и так далее и тому подобное.
Однажды идя с работы, я встречаю Надю Лапину:
– Володя, я завтра еду за книгами. Тебе чего-нибудь привезти?
– Надя, привези мне библию.
И Надя через несколько дней привозит мне ее – прекрасно
иллю-стрированное подарочное издание. И по вечерам я все чаще
и чаще от-крываю ее. А во время чтения душа моя делается
спокойной и умирот-воренной, как будто мы с ней входим,
погружаемся и живем в мире,
* * *
который нам и родной‚ и близкий, и дорогу к которому мы
почему-то забыли.
А в середине декабря дверь моей кузницы распахивается
мощной рукой Андрея Ипатова:
– Чего читаешь?
– Технологию металлов.
– Молодец. Завтра поедите на пригородном поезде в Уфтюгу.
С тобой будут три молодых слесаря. Совковые лопаты возьмете
у Кур-гузкина. Трактора придут попозже, так что успеете
приготовить уголь к погрузке. Обратно приедете тоже на
«коротыше», то есть зайцами. Вопросы?
– Вопросов нет.
Утречком я в зимней спецовке и совковой лопатой на плече топаю на
вокзал. У входной двери три темные фигуры искрят цигарками,
и в их руках я замечаю белые черенки лопат.
– Здорово‚ орлы!
– Здоровей видали.
– Как настроение?
– Херовое настроение, товарищ кузнец. Гонят в лютую стужу
к черту на кулички.
– Я ж говорил‚ Петруха, что надо было смыться куда-нибудь?
– Куда?
– Ну там‚ заболеть, закашлять и залечь.
– Андрюха тебе заменит! Так заменит, что будешь икать до
самого призыва.
– Да ладно вам, накидаем всего два кузова и домой.
– Что? Каких еще два кузова?!
– Братцы, это что же получается? Кургузкин нас надул?
Показывается пригородный поезд, и мы идем к нему.
В Уфтюге идем к заброшенной кочегарке и лопатами
очищаем от снега кучу угля. А вскоре я улавливаю и звуки‚
идущих на полной скорости тракторов. Первый из-за крайнего
жилого дома вылетает Т-55 Володи Бескурова. У кучи угля он
резко разворачивается, опуска-ет щит со стальным кузовом и
выпрыгивает из теплой кабины в снег:
– Здорово‚ орлы!
– Здоровей видели.
– Почему хамим? Берем лопаты и принимаемся за погрузку угля.
– Так ты че, один? А мыXто думали, что Кургузкин…
– Сейчас подойдет Т-4 еще.
Мы принимаемся за работу и уголек медленно, но уверенно
пере-кочевывает из кучи в кузов.
– Володя, как уголь?
– Что надо!
Из-за дома показывается Т-4 и несется к нам. При виде его моло-дые
слесари горестно вздыхают, грустнеют, но продолжают работать. Погрузку мы
заканчиваем часа через три, прощаемся с трактористами
и идем к вокзалу. Бешеная работа настолько разогрела наши
тела, что воздух вокруг вибрирует и колышется. Я смотрю на
два оставшихся жилых дома и вспоминаю хорошими словами их
жильцов, не отказав-шим нам в помощи на сенокосе. Зайти что
ли в гости?
В свое время Уфтюгский леспромхоз, исчерпав сырьевую базу, то
есть, вырубив весь лес вокруг и около, был обречен на медленное, но
верное уми-рание. По советским законам, населению местная
власть была обязана предоставить жилье и работу – всем и сразу‚ и
где-нибудь неподалеку.
Но Советская власть этого делать не хотела или не
могла‚ и поэтому работы в лесу не прекращались, но велись
так, что зарплата у людей упали чуть ли не втрое. И они
стали уезжать‚ кто куда. А несколько оставших-ся семей,
которым уезжать было попросту некуда, расселили в поселке
Октябрьском. Как им и было положено по закону. Две семьи
пенсионеров
и вовсе никуда не уехали и доживают здесь свой век. В тишине и покое.
Вдруг я замечаю как из трубы кирпичного двухэтажного дома‚
стоящего рядом с вокзалом, курится сизый дымок. До поезда
еще часа два и я предлагаю молодежи:
– Может, нагрянем в гости вон в тот дом, чего нам тут мерзнуть?
– Зачем? Мы и на вокзале на лавочках полежим в тепле.
– Закрыт вокзалXто.
– Кто ж тогда в доме живет?
– Судя по всему, в нем раньше жили эти самые работники вокзала;
может, кто-то еще остался.
Мы оставляем свои совковые лопаты у подъезда и по узкой
лестни-це поднимаемся на площадку первого этажа. Я толкаю
левую крайнюю дверь – с той стороны дома из трубы шел дымок
– и вхожу в тесную прихожую:
– Хозяева!
– Что надо? – слышится из кухни чей-то хрипловатый голос.
– Водички не дадите испить?
– Проходи.
– Я вхожу на кухню: обшарпанные стены, обшарпанная печь, об-лезлый
кухонный стол‚ за ним сидит на табурете мужчина лет сорока
и пьет чай. Лицо худощавое серого цвета, рукава серой водолазки за-
катаны по локоть, а руки – в синеве наколок. Он оглядывает меня спо-
койным уверенным взглядом и кивает на чайник, стоящий на плите:
– Чайку?
– Не откажусь, только со мной еще три орла.
– Хватит на всех.
Мои помощники проходят вслед за мной на кухню и
бесцеремонно усаживаются на широкую лавку, стоящую у стены.
Мужчина достает из стола пачку невиданного доселе мною чая под
названием «Импе-раторский», пакет с сахарным песком и
несколько железных кружек:
– Угощайтесь.
– Благодарю, – подхожу я к столу, беру кружку, бросаю в нее
ще-поть чая и наливаю кипятку. Слесаря следуют моему
примеру, пере-брасываясь шуточками и матюками.
– Тихо вы! – рявкаю я на них. Они недоуменно взирают на
своего старшего товарища и притихают. Мужчина смотрит на
часы и подни-мается:
– Мне пора на работу, мужики. Вы тут ешьте, пейте. Через
час наши придут с работы.
– Чем занимаетесь?
– Лес заготавливаем для частника, – коротко отвечает он и,
надев фуфайку и шапку уходит. И слесари дают волю своим
чувствам – один довольно бесцеремонно начинает шарить в
столе, а двое других ныря-ют в соседнюю комнату, и я слышу,
как там они довольно и радостно гогочут. Я иду вслед за ними и
вижу их‚ разлегшихся на чужих кроватях
в чем были – в фуфайках и валенках.
– А ну‚ встали!
– Че?
Я хватаю крайнего за шкирку и подымаю с койки. Наглая улыбка
его при этом сходит на нет, а глаза делаются удивленными и
больши-ми. Видимо‚ от того, что мое лицо предвещает ему очень
мало хоро-шего. Второй паренек, не ожидая помощи, соскакивает с
койки сам:
– Ты чего‚ Володя, мы же пошутили.
– Койки поправьте, как было и за мной на кухню.
Я резко разворачиваюсь и иду на кухню, где слышится хруст
алю-миниевой фольги. Оставшийся товарищ за время моего
отсутствия уже вытащил из картонной упаковки остатки чая в
фольге и пихает их в карман брюк.
– Положи на место! – опять рявкаю я. Он беспрекословно
выпол-няет мое указание и‚ выжидающе‚ смотрит на дружков,
маячивших за моей спиной с грустными рожами.
– Сели в ряд, на лавочку! А теперь слушайте и запоминайте слова мои
вещие. Здесь живут мужики, судимые по многу раз. Они пустили нас в
гости, обогрели и напоили чаем, то есть встретили по-людски.
И надеюсь, что мы будем вести себя соответствующим образом.
По таким законам они жили на зонах и по ним же продолжают жить
на воле. Потому что их там так приучили на всю оставшуюся жизнь.
Там за крысятничество и свинство наказывают очень и очень
жестоко.
И если вы еще чего скрысятничали, то живо доставайте из карманов.
– Да нет же, ничего мы не брали.
– Ну, смотрите. Сейчас они вернутся с работы и быстренько
все поймут. Бежать вам здесь некуда, поскольку выбраться
отсюда мы можем только на «Коротыше».
Парни испуганно переглядываются и притихают. А я заканчиваю
свою короткую лекцию:
– При хозяевах не материться, не ругаться, не плеваться. Вопросы?
– Да ладно, Вольдемар, мы ж не дети малые.
– Вот и хорошо.
Внезапная декабрьская оттепель, растопившая
десятисантиметро-вый слой пушистого снега, встречается и
комментируется гражданами нашего поселка весьма
нелицеприятно:
– Только валенки надели‚ и вот на тебе – опять сапоги
доставай из кладовки!
– Погода совсем с ума сошла, раньше такого не было. Раньше зима
была как зима: со снегом и морозом.
– Понаделали дыр в космосе своими еб… ми ракетами! Цветочки
выращивать они туда летают, видишь ли!
Я тоже, с вечера достав с веранды свои кирзовые сапоги, иду
на работу и невольно ежусь под холодным моросящим дождем.
Навстречу мне по мокрым доскам посадочной бежит маленький
вымокший ко-тенок. Он надрывно кричит хриплым сорванным
голосом и бросается то за одним проходящим мимо него
человеком, то за другим: возьмите меня, я замерз, я хочу есть!
Но жители поселка, спешащие на работу, не обращают на него
никакого внимания. Завидев меня, он бежит ко мне с громким
жалобным криком: мяу, мяу, мяу! Я беру на руки его мокрое
дрожащее крупной дрожью тельце:
– Ты чей? Сколько тебе дней от родуXто? Месяц? Ну, иди ко
мне за пазуху. Там тепло‚ – засунув его невероятно худое
тельце под теплую фуфайку, я смотрю на часы, пожалуй, успею
сходить домой и поспеть ко второму рейсу станционного
тепловоза. Уже перед самым домом котенок перестает дрожать
и затихает. Согрелся, значит. На кухне я махровым полотенцем
протираю его мокрую шерстку и осторожно опускаю его на пол –
живи. Затем достаю из кухонного стола два чайных блюдца: в
одно наливаю супчика, а во второе – водички и иду на работу.
А вечером я застаю его спящим на диване, свернувшегося в
клубочек. Ну‚ ладно, спи, а я пока супчик сварю. Так, это что же
такое – воду выпил почти всю, а вот к супу, судя по всему,
почему-то не притронулся. Я до-стаю из подпола картошку и
принимаюсь ее чистить. Когда она уже вы-мыта, порезана и
готова перебраться в кастрюлю в полном составе, у себя под
ногами я слышу отчаянно-требовательное кошачье «мяу, мяу,
мяу».
– Проснулся?
– Мяу, мяу, мяу!
– Ты чего? Вон у тебя есть супчик с тушенкой, иди ешь, – отвечаю ему, беру
в руки и подношу его к блюдечку с супом.
Он нюхает его, отворачивается и снова бежит к столу:
– Мяу, мяу, мяу.
Я снова беру в руки его тщедушное, невероятно худое тельце, под-ношу к
блюдечку и осторожно тыкаю мордочкой в суп
– Ешь! Вкусный же супчик. Сам варил.
И снова у стола:
– Мяу, мяу, мяу!
– Картошки что ли хочешь? На, попробуй, – кладу я несколько
кубиков сырой картошки рядом с его миской, и он начинает жадно
есть ее. Быстренько проглотив все, он снова требует:
– Мяу, мяу, мяу!
– Да на, ешь. У меня этого добра немерено.
Наевшись сырой картошки до отвала, котенок запивает ее
водич-кой и спешит на диван. А просыпается он, когда я уже
сажусь ужинать, и снова начинает что-то требовательно
просить. А затем жадно поедает кусочки черного хлеба.
– Да, парень, – сокрушенно качаю я головой, – видимо‚ ты в
сво-ей кошачьей жизни после мамкиного вкусного молока кроме
сырой картошки и черного хлеба ничего не ел.
Поужинав, я открываю печную дверцу, кочергой разбиваю
красне-ющие угольки в печи и закрываю задвижку. Так, ну раз
котейка поела, попила, то вскорости захочет и в туалет. А где
твой кошачий туалет? Нету. На веранде я нахожу старую
консервную банку из-под сельди. То, что надо! И низкая‚ и
широкая. В дровеннике, где у меня хранит-ся полмешка опилок,
заполняю баночку традиционным для лесного поселка кошачьим
наполнителем: опилками. Аромат у них еловый, смолистый и
густой. То есть все, что надо для полного счастья моему коту.
Или кошке.
Поутру я внимательно обследую котенка на предмет принадлеж-ности к
полу и прихожу к выводу, что это – кот.
– Значит, будешь Сенькой, – резюмирую я.
 |
 |
 |